Вадим Рутковский

Как мы полюбили атомную бомбу

Опера Джона Адамса «Доктор Атом» в Met – производственный триллер о «Проекте Манхэттен» и Роберте Оппенгеймере
Блокбастер Metropolitan Opera и проекта TheatreHD поставлен Пенни Вулкок в 2008-м году; теперь монументальный спектакль выходит онлайн. 


«Доктор Атом» – «датское» произведение: композитор Джон Адамс и либреттист Питер Селларс (он же выступил первым постановщиком оперы в Сан-Франциско) создали его в 2005-м, к 60-летию бомбардировок Хиросимы и Нагасаки, используя в тексте рассекреченные военными документы. Действие сосредоточено на полигоне в Лос-Аламосе, датировано июнем-июлем 1945-го и разворачивается накануне первого тестового взрыва, известного как Trinity, «Троица». Но гибель милитаристской Японии предрешена: уже в начале первого акта, разворачивающегося примерно за месяц до пробной детонации, Роберт Оппенгеймер, руководитель «Манхэттенского проекта» и главный герой оперы, поёт: «Гровс поговорил с Конантом и вашингтонской верхушкой. Доктор Стернс описал работу, выбор целей сделан. Было решено, что при выборе целей большое значение имеют психологические факторы». Хор – сотрудницы полигона, занимающие десятки рабочих ячеек-сот – «расшифровывает» решение: «Киото. Население: один миллион. Интеллектуальный центр. Нагасаки: вторая цель. Йокогама. Нагоя. Фукуока. Хиросима».

В августе Хиросима и Нагасаки получат своих «Малыша» и «Толстяка» – такие имена носили бомбы.

Но это случится уже за пределами оперы, которая завершается взрывом «Троицы» – и началом новой ядерной эры.

Разумеется, «Доктор Атом» – не госзаказ, а веление сердца. Адамс и Селларс движимы благородным желанием напомнить, как жар других, не менее благородных сердец физиков-ядерщиков, породил смертельное оружие; поразмышлять о двойственности прогресса и опасности служения науки военным целям; увидеть в изобретении бомбы аналог величайших мифологических катастроф. Это не декларация намерений, всё есть и в нервически экспрессивной партитуре, и в чётком – как план оборонного завода – либретто. Чтобы не возникло двусмысленности в оценке происходящего, сразу за вступлением, в котором хор описывает историческую обстановку, слово даётся Эдварду Теллеру (Ричард Пол Финк), «отцу» водороднойбомбы: «Прежде всего, позвольте сказать, что у меня нет надежды очистить совесть. Вещи, над которыми мы работаем, так ужасны, что ни протесты, ни возня с политиками, не спасут наши души». Но Адамс и Селларс – американцы, которые ценят жанр и знают толк в действии: «Доктор Атом» – редкая опера, которую смотришь, как остросюжетное кино, микс историко-политического триллера и производственной драмы:

время поджимает, погодные условия ни к чёрту, но отложить испытания – смерти подобно; атомная лихорадка разгоняет кровь; только вперёд, к победе – и к Апокалипсису.


Странно, что в СССР с его культом реализма, оперные композиторы эскапистски устремлялись в литературные эмпиреи и абстрактную духовность, игнорируя насущное; а ведь

ладный реализм спектакля Пенни Вулкок легко представить на сцене ГАБТ СССР.

Только вместо Оппенгеймера, выглядящего как собирательный образ детектива из фильмов нуар (канадский баритон Джеральд Финдли совершенно виртуозно играет эту роль, не перебирая с гротеском, избегая яда иронии, физически ощущая героический канон нуара) своими надеждами и сомнениями с залом делился бы гений-эксцентрик Ландау-DAU.


Важные уточнения.

Оппенгеймер, неохотно снимающий хамфрибогартовскую шляпу только у супружеской постели, но даже лаская жену не расстающийся с сигаретой, – главный, но не единственный герой.

«Доктор Атом» даёт свои минуты оперной славы и генералу Лесли Гровсу в весомом, грубом и зримом исполнении афроамериканца Эрика Оуэнса (имеющего очень отдалённое сходство с прототипом, которого в кино играл Пол Ньюмен), и Роберту Уилсону – обманчиво хрупкому, подвижному очкарику, которого играет канадский тенор Томас Гленн. Удивительная Саша Кук играет Китти Оппенгеймер, и эта формально второплановая роль – среди самых запоминающихся женских героинь, побывавших на сцене Met в XXI веке.


Реализм у Вулкок не кондовый, а вполне себе поэтический, о чём уверенно заявляет уже начало – когда на те самые ячейки, в которых расположится женский хор, закрыты экранами, на которые проецируются фотографии всех ключевых сотрудников атомного проекта. Размах спектакля-исполина захватывает дух. Слушать положенные на музыку диалоги на доходчивом, «реалистичном» английском иногда забавно, даже если говорят про ужасно важное: «Я должен прикрепить эту канистру к верхушке башни... Трубки для измерения скорости цепной реакции – мы перепроверяли их всю ночь» (это из партии Роберта Уилсона). Никогда, видимо, не изжить наши стереотипы, связанные с оперой, которой, вроде как, не должно вдаваться в технологии и детали воздействия радиации на человеческий организм.

Но и Адамс с Селларсом чувствуют этот конфликт между оперной стихией и бытовым, научным или языком делового общения.

И потому в кульминации первого акта – реально потрясающей, сопоставимой с любым оперным шедевром прошлого арии Оппенгеймера у «подножия» атомной бомбы – используют сонет Джона Донна. Batter My Heart. Бей в сердце, как в набат!